Вечерело. На огненной джонке
погружалось светило во тьму.
День спускался к Источникам Жёлтым -
только это осталось ему.

Распечатывал ветер сердито
бандероль золотого дождя.
Красный феникс, дракон из нефрита
вышивались на платье вождя.

И какие-то смуглые тени
пробегали по мёртвым листам,
приобщались к лирической теме,
уходили в слепящий астрал.

Расставались, клубились, кидались
за облитую светом черту.
И сурового вида китаец
измерял их по сторону ту.

Вечерело. Измученный Чонкин
вспомнил матерно Брута Хому.
Часовой он. Но чья-то девчонка
строит глазки, чертовка, ему.

Он уже говорил ей: Иди ты!,
чары девкины прочь отводя.
"Слышь?  Я - Нюрка ж! Окошко открыто!
Приходи-ка чуток погодя!"

А куда самолёт энтот денешь?
Пост кому я в деревне-то сдам?
Но кружится деваха та тенью!
Ну и ладно! Пойду к ней разтак!

Всё клубилось! К утру не расстались,
не подводят и ныне черту!

Не лазучтик, не враг, не китаец!
Часовой!
Ванька Чонкин!
Я тут!